Россия в Африке: что меняется из-за агрессии Кремля в Украине

На лето этого года Кремль назначил новый саммит «Россия-Африка»: мероприятие должно состояться 27-29 июля в Санкт-Петербурге, и некоторые африканские лидеры уже подтвердили свой будущий приезд в Москву: в частности, министр иностранных дел России Сергей Лавров заявил 8 февраля, будучи в Мавритании, что получил именно такое подтверждение от президента этой страны Мохамеда ульд Газвани.

До Мавритании Лавров побывал в Мали, где режим в большой мере зависит от России как в смысле военных поставок, так и в других областях. Российский министр объявил в Бамако о поставках двух партий авиатехники «для борьбы с терроризмом» и обсуждал «освоение запасов минерального сырья, геологоразведку, энергетику, инфраструктуру и сельское хозяйство» — сферы, в нескольких из которых большую активность проявляет структура «ЧВК Вагнера» под руководством «повара Кремля» Евгения Пригожина.

После Мали Лавров должен отправиться в Судан, где режим также сотрудничает с Россией в военной и сельскохозяйственной областях: в частности, эта страна является одним из самых крупных в Африке импортеров российского зерна.

О том, насколько поддержка России в африканских странах может снизиться из-за провальной агрессии Кремля в Украине, Русская служба «Голоса Америки» поговорила с Дэвидом Гартенстин-Россом (Daveed Gartenstein-Ross), основателем и руководителем Valens Global, консалтинговой компании в области безопасности и борьбы с терроризмом.

Данила Гальперович: На чем держится взаимодействие Москвы и африканских стран?

Дэвид Гартенстин-Росс: Я был в Африке в августе прошлого года и имел возможность поговорить с чиновниками франкоязычных стран на западе континента. В этих разговорах чиновники как один говорили мне о России как о «восходящей силе» с усиливающимся влиянием, а о телеканале RT – как о набирающем мощь пропагандистском инструменте, эффект от которого на медиапространстве Африки сказывается все сильнее. Если посмотреть на такие страны, как Буркина-Фасо, Чад и Мали, то главным фактором российского влияния в противовес влиянию Франции является то, что оно оказывается на власти, сформированные в результате военных путчей. Франция и европейские страны в целом давят на эти власти, чтобы они провели законные выборы как можно скорее. Я сам не даю никаких оценок по поводу того, правильное это давление или нет, но чиновники в этих странах оценивают такое требование выборов как слишком поспешное. С одной стороны, это, конечно, просто отговорки, но с другой – чиновница в Чаде, например, говорила мне: «У нас вообще нет никаких традиций демократии, а они от нас требуют провести выборы в течение 18 месяцев! Как такое возможно? И это точно не является для нас первоочередной задачей». И из слов этой чиновницы следовало, что, поскольку Россия имеет совершенно иной взгляд на демократию, права человека, выборы и легитимность различных режимов, они склоняются в ее сторону. Сейчас этот тренд уже не очень устойчивый, но в целом нынешняя ситуация сложилась именно по этой причине: Россия, в отличие от Франции, является для режимов с ущербной демократией или «послепутчевых» властей гораздо более естественным партнером, который не подталкивает их к выборам и другим демократическим принципам типа сменяемости власти.

Данила Гальперович: Может ли снизиться поддержка России африканскими странами после того, как Россия терпела одно поражение за другим на поле боя в Украине, на которую она напала?

Дэвид Гартенстин-Росс: Сложно сказать, насколько на поддержке России в Африке отразятся поражения российской армии в Украине. С одной стороны, тяга африканских стран к России основана на том, что Россия ими воспринимается как мощная сила. Поэтому на фоне поражений их поддержка России может снизиться. С другой стороны, если вы посмотрите на дела в Международном уголовном суде, то 90 процентов тех, кто был под этим судом – это африканские лидеры. И я не поддерживаю иногда появляющееся мнение, что в подходе МУС проявляется некая новая форма колониализма. Но очевидно, что некоторые африканские страны играют по другим правилам, чем те, которые считаются обязательными в либеральных демократиях. Путин не обязательно играет по тем же сценариям, что и эти африканские страны, но если вы посмотрите на страны Африки, ведущие тяжелые споры с применением насилия по поводу границ – Эфиопию и Сомали, Марокко и Западную Сахару, то для них его аргументы в защиту российской агрессии против Украины зачастую выглядят не настолько чуждыми, какими они являются для Запада. Однако, как я уже сказал, поскольку Россию считают в Африке прежде всего сильной, то после ее поражений в Украине влияние Москвы может начать там снижаться.

Данила Гальперович: А может ли повлиять на операции в Африке «группы Вагнера» то, что США объявили ее транснациональной преступной организацией?

Дэвид Гартенстин-Росс: Я не думаю, что решение о новых санкциях приведет к явному и моментальному изменению тактики этой организации. Я напомню, что «группа Вагнера» уже под санкциями за поддержку сепаратистов в Украине, и у этих санкций есть свое ограниченное действие. Но у нынешнего решения есть долгосрочные последствия: в соответствии с ним, даже если война в Украине закончится, «группа Вагнера» по-прежнему будет считаться транснациональной преступной организацией. Также, в соответствии с этим решением, могут быть использованы дополнительные бюджетные средства и полномочия различных ведомств в отношении «группы Вагнера», хотя, как я уже сказал, влияние на деятельность самих «вагнеровцев» и на их ситуацию в финансовом отношении будет не слишком заметным.

Данила Гальперович: Как вам кажется, почему администрация Байдена решила объявить «вагнеровцев» международными преступниками, но не террористами?

Дэвид Гартенстин-Росс: Причины, по которым «группу Вагнера» объявили транснациональной преступной организацией, а не террористической организацией, для меня не до конца ясны. Действия, на основании которых кого-то объявляют транснациональной преступной организацией, во многом те же самые, на основании чего организацию можно объявить террористической. Скорее всего, в администрации Байдена были внутренние дискуссии на эту тему: возможно, между Министерством финансов и Госдепартаментом США. Есть спекуляции о том, что в отношении «группы Вагнера» не было применено название «террористическая» потому, что эта группа действует на нескольких территориях Африки, поддерживая местные правительства, которые сами борются против других террористических организаций, и такое решение усложнило бы ситуацию. Я не говорю, что именно в этом была причина, но такие рассуждения есть. Есть много официальных структур, которые такое решение затрагивает, и у такого решения были бы многочисленные последствия. Я полагаю, что именно обсуждение этих предполагаемых последствий и привело к тому, что «группу Вагнера» решили обозначить как транснациональную преступную организацию, а не как террористическую.